СЕКЦИЯ 11
СТЕНДОВЫЕ ДОКЛАДЫ (ЗАОЧНОЕ УЧАСТИЕ)
SECTION 11
POSTER PRESENTATIONS
Лингвокультурологические особенности английской и узбекской культур
Ф.С. Азизова
Узбекский государственный университет мировых языков (Ташкент, Узбекистан)
Linguocultural Features of English and Uzbek Cultures
F.S. Azizova
Uzbek State University of World Languages (Tashkent, Uzbekistan)
Summary. The article covers the problem about linguacultural features of English and Uzbek cultures.
Язык каждого этноса представляет собой живой организм, неразрывно связанный с его историей, культурой и социальной жизнью. Интерес к языку неизбежно ведет и к интересу народа, на нем говорящем. Ведь для того, чтобы научиться общаться с другим народом и, главное, получить удовольствие от подобного общения, необходимо понять особенности его характера. Язык, по существу, является летописью жизни и многогранной деятельности людей в определенных исторических условиях. Именно знание этих двух условий и специфических особенностей культуры народа помогает по-настоящему понять и изучить не только язык, но и его культуру. Без культуры не может обходиться ни одна общество. Культура представляют собой разделяемые многими людьми убеждения относительно целей, к которым следует стремиться. Культурные ценности разных культур отличаются друг от друга. Люди всегда стремятся добиться всего в этой жизни. Сколько в мире людей столько и культурных ценностей. У людей могут быть разные культурные ценности. Для некоторых людей ценности могут быть деньги, для других политическая или личная карьера, для третьих моральная безупречность. Если говорить о культурных ценностях английской культуры можно отметит что: Англичане – представители одной из самых старых наций мира, жители островного государства Великобритания, которое долгое время владело множеством завоеванных по всему миру колоний. А культурные ценности узбекского народа складывались веками, они весьма самобытны, ярки, многообразны. Ценности узбеков складывались в результате сложного процесса слиянии культурных традиций всех народностей. На особое место в характере англичан следует поставить глубочайшее уважение к традициям. В жизни англичан традиции играют особую роль. Они имеют привычку решать любые дела только «согласно обычаю». Как у каждой нации, у англичан есть много традиций. Среди них – спортивное воспитание, ставшее традицией в семье, школе, университете, на фабрике, заводе. Традиционны пристрастия англичан к простой, удобной повседневной одежде; они считают даже неприличным выделяться своим костюмом. Традиционное пристрастие узбеков к одежде отличаются от англичан. Как говорилось выше, англичане любят удобные костюмы и не любят особо выделятся своими костюмами. А у узбеков совсем по-другому. По традиции узбекские одежды в каждом регионе свои собственные. Например, в столице Ташкенте предпочитают удобные и мягкие, хлопковые одежды. В некоторых регионах Узбекистана Самарканде, Бухаре, Джизакском вилояте предпочитают блестящие одежды. Например, англичане свято соблюдают установленные правила в еде. Утром первый завтрак, в час дня – второй завтрак, в 17 часов – чай, в 19 – 20 – обед. Ужинать англичане не любят. Эта пунктуальность во времени приема пищи строго соблюдается, создавая размеренный режим жизни и работы. Узбекской культуре время завтрака, обеда и ужина не имеет ограничений. У каждой семьи свой временные правила. В некоторых семьях добавляется полдник. Другой важной английской ценностью является эмоциональная сдержанность. Умение сдерживать и контролировать свои эмоции является неотъемлемой составляющей характерной чертой англичан. Узбек отличаются с тем, что они очень вспыльчивые, могут быстро вспыхнут как огонь и быстро успокоиться. И еще очень добродушные. В заключении можно сказать, что язык и культура находятся в непрерывном взаимодействии. Основной единицей языка, в которой находит свое отражение культура, является слово, в котором отражены реалии быта, явления национальной культуры, истории, специфика национального мышления. В любом национальном языке находят свое отражение природные условия проживания нации, ее история и культура, тенденции общественной мысли, науки, искусства, ход мирового исторического развития, социальное устройство.
Дидактические возможности урока
в формировании профессиональной компетенции будущего учителя
английского языка
С.Н. Алиев, М.М. Утаев
Таджикский государственный педагогический университет им. С.Айни
Didactical Capacities of an English lLesson in Developing Professional Competence of Future Teachers
S. Aliev, M. Utaev
S. Ainy Tajik State Pedagogical University
Известно, что главной формой организации учебно-воспитательного процесса в школе является урок, и согласно задаче исследования комплексному изучению подвергались умения планирования, проведения и анализ уроков иностранного (английского) языка студентами-практикантами факультета иностранных языков педвуза.
Предполагалось, что данный комплекс умений является важным критерием развития профессиональной компетенции будущих учителей иностранного языка. Не случайно «планирование урока и практика его проведения относятся к наиболее трудным профессиональным умениям, развивать и совершенствовать которых приходится на протяжении многих лет» [3: 3-4].
Как своеобразный итог учебной деятельности по формированию профессиональных навыков и умений, некая завершенная форма деятельности, урок отражает в себе мотивационную сферу студента (цели, задачи, идеалы, потребности студента, связанные с приобретаемой специальностью), своеобразно преломленную в мотиве деятельности, непосредственно отраженную в способе деятельности, и ее результат. Пока что эта деятельность носит учебный характер, так как осуществляется под непосредственным руководством учителя школы и методиста вуза, но деятельность студента-практиканта следует уже считать промежуточной на пути к самостоятельной обучающей деятельности. Именно поэтому справедливым будет утверждение, что педагогическая практика – это такая часть учебного процесса в педвузе, важнейшей задачей которой является не только выявление уровня теоретической (предметной-языковой, методической и психолого-педагогической) подготовки студентов, но и новая ступень, закономерный этап освоения профессиональной компетенции, на котором основное внимание должно быть уделено формированию профессиональных умений будущего учителя иностранного языка.
Будучи основой профессиональной компетенции, профессиональные умения представляют собой сложную организацию взаимозависимых и взаимодополняемых элементов. Качество владения этими умениями зависит от многих факторов, учет которых в процессе образования и самообразования может привести к педагогическому мастерству.
В состав профессиональных умений учителя иностранного языка входят четыре группы умений: конструктивные – связанные с отбором и организацией учебного материала; организаторские – связанные с организацией собственной деятельности и деятельности учащихся; гносеологические, или исследовательские, – позволяющие учителю правильно учитывать индивидуальные особенности личности учащихся; коммуникативные – обеспечивающие процесс педагогического общения на уроке [1:264]. Имеющиеся профессиограммы формулируют профессиональные умения учителя иностранного языка как педагогические функции учителя, необходимые ему для осуществления профессиональной деятельности.
Опираясь на ряд исследований (Э.Г. Азимов, С.Н. Алиев, Г.Д. Хорошавина, А.Н. Щукин и др.) нами было выделено в качестве основного показателя развития профессиональной компетенции будущего учителя иностранного языка педагогическую рефлексия.
Под термином «рефлексия» понимается «размышление о своем внутреннем состоянии, склонность анализировать свои переживания» [4: 608]. Педагогическая рефлексия как основа коммуникативной и обучающей деятельности учителя (учителя иностранного языка) непосредственно связана с творчеством учителя, педагогическим общением, самообразованием, его профессиональным самопознанием, педагогическим мастерством, профессиональными умениями [7: 189]. Но в условиях вуза наиболее ярко понятие педагогической рефлексии в профессиональном образовании проявляется во время педагогической практики в школе. Именно этот этап профессионального образования, который вслед за Г.А.Хорошавиной [7] мы считаем максимально приближенным к творческому уровню в модели профессиональной самостоятельности выпускников, был избран нами для исследования педагогической рефлексии. Доказательством верности такого подхода к оценке всех параметров профессиональной компетенции и реализации студентами-практикантами групп профессиональных умений является тот факт, что педагогическая практика в соответствии с ее программой предоставляет студентам факультета иностранных языков достаточно большую свободу действий в решении творческих задач по подготовке, проведению и анализу уроков [3]. Кроме данных качественных характеристик, которые мы можем подвергнуть непосредственному изучению (наблюдению и анализу), опосредованным показателем степени развития профессиональной компетенции в нашем исследовании стало изучение отдельных показателей готовности студентов к рефлексивной деятельности. С этой целью среди 220 студентов факультета английского языка 4-х курсов, прошедших экспериментальное обучение были отобраны 60 студентов для индивидуализированного обследования (из числа выбравших педагогическую профессию).
Мы сделали попытку изучить уровень сформированности профессиональной компетенции студентов в период обеих педагогических практик (IV и V курсы) через исследование педагогической рефлексии, имеющей место как на стадиях подготовки и проведения урока английского языка, так и на стадии анализа урока. Выявленные позитивные изменения в проявлении педагогической рефлексии стали также показателем совершенствования мотивационной сферы студентов к ведению самостоятельной обучающей деятельности.
С данными студентами проводилась следующая работа:
1) наблюдение за обучающей деятельностью студентов в период педагогической практики;
2) анализ подготовленных ими подробных конспектов уроков для проведения открытых занятий в школе;
3) наблюдение, анализ и обсуждение проводимых ими открытых уроков в классе;
4) наблюдение за сформированностью у студентов умения анализировать урок английского языка.
Индивидуальное обследование студентов состояло в наблюдении и фиксировании комплекса конкретных параметров их деятельности в ходе педагогической практики в средней общеобразовательной школе. Опираясь на исследованиях ведущих российских ученых в области методики преподавания иностранного языка (Е.Н.Соловова, А.Н.Щукин, Е.И.Пассов, Г.В.Рогова, И.Н.Верещагина и др.) нами были выделены для непосредственного наблюдения и описания десять параметров и формальных показателей деятельности студентов по подготовке, планированию, проведению и анализа уроков по английскому языку:
- Структура, объем и содержание конспекта урока.
- Характер формулировки целей урока и их реализация.
- Наличие тематической целостности и комплексности урока.
- Оснащенность урока необходимыми средствами.
- Речевая и коммуникативная направленность урока.
- Ситуативность и новизна урока.
- Образовательный и воспитательный потенциал урока.
- Воплощение индивидуализации на уроке.
- Стратегия функциональной ориентации урока.
- Мотивация и стимулирование учебно-познавательной активности учащихся на уроке.
Разработанные показатели педагогической деятельности студентов охватывают все виды профессиональных умений, о которых мы упоминали выше: конструктивные, организаторские, гносеологические и коммуникативные. Отмечая их комплексный, нерасчлененный характер взаимодействия между собой, мы, тем не менее, можем сгруппировать их по отношению к основной форме организации учебно-воспитательной работы в школе – уроку.
Результаты обработки экспериментальных данных, полученные в ходе обследования студентов 4 курсов по уровням развития профессиональной компетенции (ПК) и педагогической рефлексии (ПР), показали, что большинство студентов (62,2% респондентов) обнаруживают средний (29,7%) и высокий (32,5%) уровни ПК и рефлексивности, свидетельствующие об их уровне ПК. Вместе с тем, студенты с низким уровнем составили 37,8 %.
Наиболее существенные качественные характеристики проявления профессиональной компетенции у студентов на 4-ом году обучения составили преобладающие показатели по таким параметрам оценок, как объем конспекта урока, соответствие содержания урока методическим рекомендациям преподавателя вуза и учителя школы, учебная активность школьников на уроке, активность студента при обсуждении посещенных им уроков.
Предполагая, что в условиях целенаправленного экспериментального обучения можно добиться значительных результатов в развитии ПК, обследование было продолжено на пятом году обучения, в период завершающего этапа педагогической практики. Согласно полученным данным, 58,5% студентов обнаружили высокий уровень ПК и ПР, а 32,1% –средний уровень ПК и ПР, что в сумме составляет 90,6 % и свидетельствует о весьма существенном формировании ПК студентов на пятом году обучения. Заметно снизилось также количество студентов с низким уровнем профессиональной компетенции: если на 4 курсе оно составляло 37,8%, то теперь, т.е. на 5 курсе - лишь 9,4%. Это убедительно доказывает эффективность проводимой работы.
В целом, качественные показатели работы студентов-практикантов экспериментальных групп на 5 курсе в период педагогической практики выявили значительно более высокие результаты по сравнению с 4 курсом. Полученные данные позволили проследить динамику развития профессиональной компетентности у студентов в условиях целенаправленного экспериментального обучения.
Таким образом, педагогическая практика, основным содержанием которой является совершенствование технологии проведения урока, при индивидуализированной работе со студентами-практикантами позволила стимулировать и выявить рост не только отдельных показателей профессиональной компетенции, но и проявления педагогической рефлексии. Выделенные объекты наблюдения и параметры их описания, позволили выявить конкретные закономерности процесса формирования профессиональной компетентности у студентов - будущих учителей английского языка и подтвердить верность основной гипотезы нашего исследования: урок имеет большие дидактические возможности в плане формирования профессиональной компетенции студентов факультета иностранных языков в условиях целенаправленной организации педагогической практики.
Литература
- Азимов Э.Г., Щукин А.Н. Словарь методических терминов (теория и практика преподавания иностранных языков). – СПБ., 1999. – 472 с.
- Алиев С.Н. Развитие профессиональной компетенции будущих учителей английского языка в период педагогической практики / 3-я международная научно-практическая конференция по проблеме «Совершенствование педагогической практики студентов-филологов» 23-24 мая; г. Горловка, Украина, 2009.
- Методические рекомендации по проведению педагогической практики в школе (Вопросы планирования, проведения и анализа уроков). Отв. ред. Н.И. Гез - М., 1978. - 60 стр.
- Крысин Л.П. Толковый словарь иноязычных слов. Изд. 5-е, стереотип. - М.: Русск. язык, 2003. – 856 с.
- Пассов Е.И. Урок иностранного языка в школе. – М.: Просвещение, 1988. – 223 с.
- Рогова Г.В., Верещагина И.Н. Методика обучения английскому языку на начальном этапе в общеобразовательных учреждениях: Пособие для учителей и студентов педвузов. 3-е изд. М.: Просвещение, 2000. -232 с.
- Хорошавина Г.Д. Коммуникативная деятельность как детерминанта высшего профессионального образования: Дис. ...д-ра пед. наук, М., 2003. - 410 с.
- 8. Щукин А.Н. Обучение иностранным языкам: Теория и практика: Учебное пособие для преподавателей и студентов. 2-е изд., испр. и доп. – М.: Филоматис, 2006. – 480 с.
Начальный период формирования ономастикона Кубани (конец XVI в.)
М.Ю. Беляева
ФГБОУ ВПО «Кубанский государственный университет» (Славянск-на-Кубани, Россия)
The Initial Periodof Cuban Onomasticon Formation (the end of XVIII century)
M.Y. Belaeva
Kuban State University (Slavyansk-na-Kubani, Russia)
Summary. The article deals with the state of the local Slavonic anthroponymicon in the initial period of its formation. The author stated purpose is to reveal the most frequent and rare personal names of Cuban inhabitants detected in cadastres of the end of XVIII century.
1. Отсчет антропонимам (собственным именам и прозвищным фамилиям) казаков - славяноязычных переселенцев на Кубань - традиционно ведется с «Реестра Запорожского войска» 1756 года: часть потомков перечисленных здесь запорожцев участвовала в освоении Западной Кубани в конце XVI в.
2. Следующим по хронологии документом, благодаря которому просматривается «история в лицах», является «Первая перепись казаков-переселенцев на Кубань 1794 года», рукописный текст которой в 2006 г. был оцифрован работниками Государственного Архива Краснодарского края (ГАКК). Анализ рукописной и электронной версий текста десяти куреней (Брюховецкого, Величковского, Вышестеблиевского, Ивановского, Каневского, Медведовского, Нижестеблиевского, Полтавского, Поповического, Титаровского, Тимашевского), представленных в Переписи, позволил выявить как общее количество личных имен, так и их ранги частотности.
3. Согласно нашим подсчетам, общее количество личных имен в десяти станицах равняется 2137 (100%). Антропонимы, входящие в первую десятку повторяющихся, составляют 1026 ед. (48,49 % от общего количества). В статье В. С. Пукиша, посвященной анализу фамилий казаков в тексте «Первой переписи» [1], в перечень антропонимов не вошли личные имена детей глав семейств и их работников. Следовательно, свод антропонимов должен быть расширен за счет имен Арефа, Гурий, Иуда, Каин / Каллиник, Мамант, Мануил (от Эммануил), Марин, Флор.
4. Личные имена, входящие в перечень высокочастотных (повторяющихся), составляют 48,49 % от общего количества. К высшим рангам (1 – 10) относятся следующие антропонимы:
- Иван 244 – 10,48 %
- Федор 117 – 5,47 %
- Григорий 99 – 4,63 %
- Василий 91 – 4,26 %
- Семен 81 – 3,79 %
- Яков 79 – 3,7
- Петр 74 – 3,46
- Степан 68 – 3,18
- Андрей 61 – 2,85
- Михайло 56; Павел 56 – по 2,62.
На начальном этапе становления кубанского антропонимикона в нем наблюдаются незначительные отклонения от условного общерусского.
5. Единичные антропонимы (Аверкий, Агафон, Арефа, Арсений, Борис, Евдоким, Изот, Исаакий, Зосим, Каин, Лазар, Ларион, Лука, Мануил, Парфентий, Порфирий, Прохор, Радион, Феодосий, Феоктист, Филимон, Флор) составляют 1,029% от общего количества употреблений. Процент имен, встреченных в текстах дважды, соответствует 0,33 (Вакула, Евстрат, Евтихий, Ермолай, Зиновий, Лев, Тихон). С учетом суммарного количества двух групп антропонимов на единичные личные имена приходится 1,36 % имен.
6. Между именами со средней и малой повторяемостью распределяется 49,9 % имен. Первые составляют 28,12 % от общего количества, употребительность имен с низкой повторяемостью равняется 21,88 %.
1. Пукиш, В. С. Имена черноморских казаков – переселенцев на Кубань согласно Первой переписи 1794 года // Проблемы общей и региональной ономастики: Материалы VIIМеждународной научной конференции. – Майкоп: Изд-во АГУ, 2012. – С. 202-206.
Функциональный аспект оценочных реактивных высказываний
Т.М. Бобошко
Центр научных исследований и преподавания иностранных языков НАН Украины (Киев, Украина)
The Functional Aspect of Estimation Reactive Remarks
T.M. Boboshko
Research and Educational Centre for Foreign Languages of the National Academy of Sciences of Ukraine
(Kiev, Ukraine)
Summary. The investigation studies the functional aspect of estimation reactive remarks. Special attention is paid to the manipulative estimation reactive remarks as a type of hidden influence which is the frequent object of not only sociological and psychological researches but also of the linguistic ones.
Уже несколько десятилетий в лингвистике доминирует коммуникативно-функциональный подход, который ставит перед собой конкретную задачу – объяснение языковой формы ее функциями.
Актуальность данного исследования состоит в том, что в рамках этого аспекта изучение оценки как одного из основных компонентов процесса коммуникации представляет особый интерес на современном этапе развития языкознания.
Изучение функциональной направленности оценки как лингвистической категории нашло широкое отображение в работах как отечественных, так и зарубежных языковедов (Ф.С. Бацевич, Е.М. Вольф, В.Г. Гак, В.И. Жданова, Т.А. Космеда, Т.В. Маркелова, М.А. Минина, З.К. Темиргазина В.Н. Телия, М.А.К. Хэллидей, В.И. Шаховский, И.Ю. Шкицкая, S. Hunston, G. Thompson и др.).
Художественная проза англоязычных авторов начала ХХІ века служит материалом исследования. Проанализирована функциональная направленность около 600 фрагментов эстимативных речевых актов, выделенных методом сплошной выборки.
Предметом изучения в данной статье являются реактивные эстимативные реплики с цельюопределения особенностей функционального выявления категории оценки в произведениях современной англоязычной художественной литературы.
Для достижения цели исследования решаются такие задачи: рассмотрение оценки как лингвопрагматической, коммуникативно-функциональной категории; выявление манипулятивного характера эстимативных высказываний; попытка типологии манипулятивных оценочных реактивных высказываний, отображающих перлокутивный эффект высказывания адресанта.
Наиболее полным для нашего исследования считаем такое определение категории оценки: это прагматико-семантическая категория, представленная совокупностью речевых единиц с оценочным значением на всех уровнях языка, которые выражают позитивное, негативное, нейтральное (или амбивалентное) отношение говорящего к содержанию сообщения и направлены на реализацию определенной коммуникативной интенции.
В таком случае оценочное реактивное высказывание понимаем как речевой акт, становящийся средством проявления речевого влияния (перлокутивного эффекта) и одновременно выражающий иллокутивную интенцию высказывания по отношению к собеседнику [7, 9].
Как утверждает А.С. Яковлева, прагматичность оценочных высказываний состоит не только в наличии определенной иллокутивниой силы, а и в стремлении повлиять на адресата [13: 26].
М.А.К. Хэллидей обращает наше внимание на то, что функциональный аспект эстимативных высказываний обусловлен использованием языка в качестве «средства вмешательства в речевой акт», выражения взглядов и оценок, а также отношений между коммуникантами [11: 120].
Многие лингвисты утверждают, что эстимативное значение выделяется среди других категорий исключительной разнообразностью связей и функций [1, 2, 3, 5, 8, 12, 14].
Совершив обзор работ, в которых исследуется функциональный аспект категории оценки, и опираясь на положения Л.А. Карпенко, Ф.С. Бацевича о базовых функциях общения, выделим следующие типы функциональной направленности эстимативных высказываний:
1) фатическая: основным заданием оценки является установка контакта с собеседником, готовность воспринимать и анализировать информацию, поддержка взаимосвязи:
“How are you, really?”
“Good enough. The business is healthy. My family are well” (Easterman D. Maroc);
2) компенсация информационной недостаточности (информационная): оценочное высказывание позволяет адресату интерпретировать позицию адресанта, даже если он не достаточно осведомлен:
“’Scuse me, suh, but how is Miss Lucille, how she doin’?”
“Holding up,” Dove said (Childress M. Crazy in Alabama);
3) побудительная (прагматическая, стимулирующая): заключается в формировании у собеседника интенции к выполнению некоторых физических, интеллектуальных, духовных и других действий:
“Well, what period would you like to visit?”
“Erm – the Crusades might be fun. All that blood and fighting – cool!” (Wright D. The History of Lucy’s Love Life in 10 Chapters”);
4) познавательная (гносеологическая, когнитивная): определяя ценность предмета, явления, субъект соотносит объект оценки с идеальной, нормативной картиной мира, т.е. осуществляется адекватное восприятие и понимание эстимативного высказывания:
“How’s it going?”
“Oh, not so bad, you know,” he said. “Seems a nice enough feller” (Fieding H. Bridget Jones. The Edge of Reason);
5) экспрессивная (эмотивная, модальная, выразительная): оценка выступает средством выражения эмоций коммуникантов:
“How was your journey?”
“Fantastic!” he told her with a smile (Reid C. The Personal Shopper);
6) кумулятивная: вмещена в дескрипции или коннотации слова оценка долгое время сохраняет систему ценностей, которая существовала в определенный период в определенном обществе:
“But why are you pro now?”
“They just seem very … together. Like a couple should be, I guess” (Cabot M. Every Boy’s Got One) ;
7) социальная: создается своеобразное социальное отображение объекта оценки:
“What do you do, Mandy?”
“I work for an events company. I love it, actually and the good news is I’ve just been promoted” (McCutcheon M. The Mistress);
8) функция оказания влияния (регулятивная, манипулятивная): с помощью эстимативных высказываний адресат пытается осуществить влияние на поведение собеседника, модифицировать систему его ценностей и установок, намерений, взглядов, оценочных критериев и т.д. [1: 34, 2, 3: 87, 5: 8, 8, 12: 8, 14: 6]:
“I’m releasing you on your own recognizance. Don’t leave the jurisdiction, do you hear me?”
“I won’t, I promise. I love this jurisdiction. It’s my favourite jurisdiction” (Scottoline L. Killer Smile).
Заметим, что особое внимание следует уделить последней из перечисленных функций, поскольку глобализация и интеграция современной жизни делают человека «легкой добычей» многих манипуляторов, что приводит к принятию неверных решений, возникновению конфликтных ситуаций и т.д.
В данном исследовании нас интересует понятие речевой манипуляции, которую Е. Л. Доценко вслед за Г.А. Копниной определяет как разновидность манипулятивного воздействия, осуществляемого путем искусного использования определенных ресурсов языка с целью скрытого влияния на когнитивную и поведенческую деятельность адресата [4: 25].
Одним из главных факторов, которые отличают манипуляцию от персуазивности, В.В. Зирка считает сохранение у адресата иллюзии независимости или самостоятельности принимаемых решений и действий, уверенности в том, что он действует по своей воле [6: 6].
Исследователи утверждают, что «под прицелом» манипуляторов находятся, прежде всего, эмоции, социальные установки и картина мира человека [6: 101].
Л.И. Рюмшина предлагает следующие варианты осуществления манипуляции:
- опустить часть информации или исказить ее;
- обобщить информацию до неузнаваемости;
- выдумать ложную информацию;
- задать вопрос и не дать возможного ответа;
- сослаться на авторитеты;
- использовать числа;
- использовать метафоры, юмор, шутки;
- повлиять на личностные и общечеловеческие слабости людей (вызвать чувство вины, жалость к себе или другим польстить, воздействовать на тщеславие, на конкретные интересы и потребности, на естественное любопытство) [10: 63].
Невозможно не согласиться с мыслью В.В. Зирки о том, что оценочные высказывания являются важнейшими средствами манипулирования адресатом [6: 153].
Необходимо подчеркнуть, что категория оценки отличается двойственной природой: как результат акта оценивания объектов она выступает когнитивной категорией; а как средство влияния на адресата – прагматической, манипулятивной категорией [6: 153].
В связи с исследуемой проблематикой считаем необходимым представить типологию манипулятивных оценочных реактивных высказываний, отображающих перлокутивный эффект высказывания адресанта. Данная типология базируется на классификации типов манипуляции, предложенной известным психологом Е.Л. Доценко [4: 157]:
- оценочное реактивное высказывание с манипуляцией образами базируется на ассоциации между образом и релевантной к нему потребностью, установкой, интересом:
“Do you honestly think the only thing that interests me about Gray is his money?”
“I can’t see what else there is” (Reid C. The Personal Shopper);
- конвенциональное манипулятивное оценочное реактивное высказывание состоит в эксплуатации социально закреплённых норм, правил, традиций и т.д.:
“A bit old for me, don’t you think?”
“Age has never been a barrier to men’s passions, as you should know. You’re very brave” (Easterman D. Maroc);
-операционально-предметное манипулятивное оценочное реактивное высказывание основано на инерционном механизме действий объекта манипуляции в стандартных ситуациях:
“What are you waiting for?”
“The “I feel so bad, seeing a married man, but … “routine”. George let out a large yawn(McCutcheon M. The Mistress);
- оценочное реактивное высказывание с эксплуатацией личности собеседника, суть которого заключается в стремлении манипулятора переложить ответственность за собственные действия на адресата, в то время, когда благополучное решение ситуации приносит пользу лишь ему самому:
“Switzerland?”
“I’m sick of this country,” he hissed. “They have reviled me. They dare to question my morals, when they are swimming in a sea of debauchery themselves, covering it up with smiles and social graces. Well, I shall go, and then they will regret it!” (Wright D. The History of Lucy’s Love Life in 10 Chapters”);
- оценочное реактивное высказывание с манипуляцией духовностью обуславливает актуализацию существующих смыслов и ценностей собеседника с дальнейшим их использованием в целях манипулятора:
“Howcome the stupid Vinsons get to stay here and we have to go?”
“Peejoe. Keep your voice down. I’m ashamed of you. This isn’t their fault” (Childress M. Crazy in Alabama).
Подводя итоги, подчеркнём, что оценочным высказываниям присущи практически все основные функции речевого общения, что свидетельствует об универсальности категории оценки как лингвистического феномена. Особый интерес для исследователей представляют экспрессивная функция и функция оказания влияния, поскольку оценка принадлежит к наиболее употребляемым и эффективным средствам их выявления в речи.
Основываясь на тезисе В.В. Зирки о манипулятивном характере эстимации и классификации типов манипуляции Е.Л. Доценко, предложена типология манипулятивных оценочных реактивных высказываний, отображающих перлокутивный эффект высказывания адресанта (оценочное реактивное высказывание с манипуляцией образами, с эксплуатацией личности собеседника, с манипуляцией духовностью, конвенциональное и операционально-предметное манипулятивное оценочное реактивное высказывание).
Таким образом, манипулятивное оценочное реактивное высказывание отображает оценку, целью которой является скрытое воздействие на когнитивную, эмоциональную и интерактивную сферы жизнедеятельности собеседника для удовлетворения определенных потребностей.
В перспективе дальнейших исследований возможно изучение тактико-стратегического потенциала манипулятивных оценочных реактивных реплик.
Литература
1. Бацевич Ф.С. Очерки по функциональной лексикологи / Ф.С. Бацевич, Т.А. Космеда. – Львов: Світ, 1997. – 392 с.
2. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки / Е.М. Вольф. – М.: Едиториал УРСС, 2002. – 280 с.
3. Гак В.Г. Эмоции и оценки в структуре высказывания и текста / В.Г. Гак // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. – 1997. – № 3. – С. 87–95.
4. Доценко Е.Л. Психология манипуляции: феномены, механизмы и защита / Е.Л. Доценко. – М.: ЧеРо, 1997. – 344 с.
5. Жданова В.И. Семантическое поле этической оценки в его историческом развитии (на материале русского языка): Дис. … канд. филологических. наук. – Уфа, 2005. – 389 с.
6. Зирка В.В. Языковая парадигма манипулятивной игры в рекламе: Дис. …д-ра филологических. наук. – Днепропетровск, 2005. – 242 с.
7. Космеда Т.А. Аксіологічні аспекти прагмалінгвістики: формування і розвиток категорії оцінки / Т.А. Космеда. – Львів: ЛНУ ім. І. Франка, 2000. – 345 с.
8. Минина М.А. Психолингвистический анализ семантики оценки: на материале глаголов движения: Дис. … канд. филологических. наук. – М., 1995. – 166 с.
9. Приходько Г.І. Способи вираження оцінки в сучасній англійській мові / Г.І. Приходько. – Запоріжжя: ЗДУ, 2001. – 362 с.
10. Рюмшина Л.И. Манипулятивные приемы в рекламе / Л.И. Рюмшина – М., Ростов-на-Дону: ИЦ Март, 2004. – 240 с.
11. Хэллидей M.A.K. Лингвистическая функция и литературный стиль / М.А.К. Хэллидей // Новое в зарубежной лингвистике. –1980. – Вып. IX. – С. 116–147.
12. Шкіцька І.Ю. Маніпулятивні тактики позитиву: лінгвістичний аспект / І. Ю. Шкіцька. – К.: Видавничий дім Дмитра Бураго, 2012. – 440 с.
13. Яковлева А.С. Категория оценки в публичных политических речах П.А. Столыпина и Отто фон Бисмарка (на материале русского и немецкого языков): Дис. … канд. филологических. наук. – Тюмень, 2006. – 309 с.
14. Hunston S. Evaluation in Text: Authorial Stance and the Construction of Discourse Susan // S. Hunston, G. Thompson. – L.: Oxford University Press, 2001. – 225 p.
Роль исторических факторов в формировании крымскотатарской научной терминологии
Э.С. Ганиева
Республиканское высшее учебное заведение «Крымский инженерно-педагогический университет» (Украина, Автономная республика Крым)
The Role of Historical Factors in the Formation of the Crimean Tatar Scientific Terminology
E.S. Ganiieva
Summary. Crimean Tatar scientific terminology was difficult way of development, which has been influenced by the socio-political objective and subjective factors (such as the works of famous linguists). Without understanding these dynamics in the light of modern ideas about creating of terminology the productive work to improve the scientific terminology of the Crimean Tatar language seems to be unthinkable.
Main periods of the formation of the Crimean Tatar scientific terminology are related to the stages of the history of the Crimean Tatar nation, as well as the period of formation of scientific terminology in other Turkic languages.
In the development of the Crimean Tatar scientific terminology, in our opinion, the following periods: common Turkic period and the period of the Crimean Khanate (in 1783), the period of the newspaper "Terdzhiman" cultural and educational activities of the publisher and editor I.Gasprinsky (1883 - 1918) reform period of the Crimean Tatar language (20 – 40 years of the XX century.); a period between 60 - 80 years. XX century; a period of stabilization and improvement of the Crimean Tatar linguistic terminology at this stage.
The first two of these periods can be called natural stages of development of terminology, the next - the organizational and purposeful formation, since the Crimean Tatar scholars have attempted to solve the problem of scientific terminology, at the state level.
For 20 - 40 years of XX century characteristic tendency to criticize the old terminology and replace it with new formations, formed on the basis of the Crimean Tatar language (Sh. Bektore, B. Choban-zade).
For the formation of the terminology of the Crimean Tatar language the discussions of 20 - 30 years of XX century were very important. Broad discussion of scientific terminology in this period contributed to the fact that the establishment of the Crimean Tatar scientific, as well as linguistic terminology acquired a more systematic character.
Крымскотатарская научная терминология прошла сложный путь развития, на который оказали влияние как объективные социально-политические, так и субъективные факторы (труды известных языковедов). Без осмысления этой динамики в свете современных представлений о терминотворчестве немыслима продуктивная работа по совершенствованию научной терминологии крымскотатарского языка.
Основные периоды формирования крымскотатарской научной терминологии соотносятся с этапами истории крымскотатарского народа, а также с периодами становления научной терминологии в других тюркских языках.
В развитии крымскотатарской научной терминологии, на наш взгляд, можно выделить следующие периоды: общетюркский период и период Крымского ханства (по 1783 г.); период газеты «Терджиман» и культурно-просветительской деятельности ее издателя и редактора И. Гаспринского (1883 – 1918 гг.); период реформирования крымскотатарского языка (20 – 40-е годы XX в.); период 60 – 80-х гг. XX в.; период стабилизации и совершенствования крымскотатарской лингвистической терминологии на современном этапе.
Первые два из указанных периодов можно назвать этапами стихийного развития терминологии, последующие – организационно-целенаправленного формирования, так как крымскотатарские ученые делали попытки решать проблемы научной терминологии на государственном уровне.
Для 20 – 40-х годов XX в. характерны тенденции, направленные на критику старой терминологии и замену ее новообразованиями, сформированными на базе крымскотатарского языка (Ш. Бекторе, Б. Чобан-заде).
Для формирования крымскотатарской терминологии большое значение имели лингвистические дискуссии 20 – 30 гг. XX столетия. Широкое обсуждение вопросов научной терминологии в этот период способствовало тому, что работа по созданию крымскотатарской научной, в том числе и лингвистической, терминологии обрела более систематический характер.
Структура и семантика фразеологических единиц с наименованиями погодных явлений
Л.В. Данилова
Пензенский государственный университет (Россия)
Structure and Semantics of Phraseological Units with the Words Denoting Weather Phenomena
L.V. Danilova
Penza State University (Russia)
Summary. The article focuses on the analysis of English phraseological units with the words denoting weather phenomena. It aims at specifying the structural and semantic peculiarities of the units under analysis.
Погода играет важную роль в жизни человека. Не случайно, наименования погодных явлений особым образом переосмысливаются человеком и становятся частью фразеологии языка.
Анализ фразеологизмов с наименованиями погодных явлений на материале выборки из одноязычных и двуязычных толковых и фразеологических словарей английского языка («Ассоциативный тезаурус английского языка» («Edinburgh Associative Thesaurus», 1973; Кунин А.В. Большой англо-русский фразеологический словарь, 1984; The Oxford Dictionary of Phrase, Saying, and Quotation. 1997 и др.) позволяет сделать следующие выводы о структурно-семантических особенностях данных единиц.
Группа фразеологизмов с лексемами, обозначающими погодные явления, является сложным образованием, включающим в себя 128 единиц, которые входят в состав определенным образом структурированных подгрупп.
Данная группа делится на 2 большие тематические подгруппы – фразеологизмы с наименованиями вещественных погодных явлений и фразеологизмы с наименованиями невещественных погодных явлений. Каждая из них также делится на ряд подгрупп. К первой относятся подгруппы с наименованиями таких погодных явлений, как «осадки», и «движения воздуха в атмосфере», ко второй – «температурные», «электрические», «световые» и «звуковые погодные явления».
Количественный анализ фразеологизмов, входящих в ту или иную подгруппу, показывает, что такие погодные явления, как «осадки» представлены наибольшим количеством фразеологических единиц (54), при этом наиболее многочисленны группы «ветер» (36 фразеологических единиц), «дождь» (21), и «облачность» (18), чтопозволяет судить о том, что, данные погодные явления являются наиболее значимыми для носителей английского языка.
В английской языковой картине мира данные фразеологические единицы реализует признак процессуальности и имеют негативную коннотацию, подразумевая нечто неприятное, то, что нужно пережить, например, it’s pouring (raining) cats and dogs – льет как из ведра, идет проливной дождь: be down the wind - находится в состоянии упадка: a cloud on one’s brow – пасмурный, мрачный, хмурый.
С семантической точки зрения все фразеологизмы можно разделить на 2 группы: «фразеологизмы, обозначающие погодные явления» и «фразеологизмы, не обозначающие погодные явления». Последняя, в свою очередь, делится на подгруппы: «наименование человека», «характер человека», «состояние человека», «наименование действия», «описание ситуации», «наименование предмета», «описание предмета/явления», «нормы поведения», при этом наиболее многочисленны группы «наименования действия» и «описания ситуации».
Таким образом, наименования погодных явлений широко представлены во фразеологическом слое английского языка, переосмысливаясь и приобретая идеоматическое значение, они используются для описания как погодных, так и непогодных явлений, усиливая эстетический потенциал языка.
Деепричастие: таксисный конверб
О.Р. Исаров, И.И. Жураев
Узбекский государственный университет мировых языков (Узбекистан)
The Adverbial Participle: Taxis Converb
O.R. Isarov, I.I. Juraev
The Uzbek State World Languages University (Uzbekistan)
Summary. The article is dedicated to the analysis of adverbial participle as a central syntactic-morphological means of expressing dependent taxis relations (anteriority, synchronism and posteriority) in different systems languages.
Проблема описания синтаксической структуры полипредикативных конструкций с деепричастными и другими нефинитными формами, выражающими различные типы таксисных отношений и обстоятельственной семантики, в той или иной плоскости всегда интересовала исследователей тюркских и других агглютинативных языков (Н.А. Баскаков, Н.З. Гаджиева, Э.Л. Грунина, Г.А. Абдурахманов, А.А. Юлдашев, Е.И. Убрятова, М.И. Черемисина, Е.К. Скрибник, Л.А. Шамина, Н.Н. Ефремов, Г.Д. Санжеев, Г.Ц. Пюрбеев, Л.М. Бродская, А.Л. Мальчуков и др.). В этих работах представлен богатейший языковой материал и обобщены важные теоретические проблемы.
Возможность деепричастий (а также причастий и глагольно-именных форм, или глагольных имен) выступать при условии наличия своего подлежащего в качестве «сказуемого» самостоятельной конструкции стала считаться почти всеобщим критерием выделения тюркских придаточных предложений (Н.К. Дмитриев).
Принято разграничивать независимый и зависимый таксис. Независимый таксис позволяет соотносить два независимых действия или действия, выполняемые в целостный период времени разными субъектами. В случае зависимого таксиса соотносятся основное и второстепенное действия. В свою очередь, зависимые в таксисной паре формы могут быть как финитными, так и нефинитными (в том числе отглагольными существительными) [Дедова, Овчинникова, 2009]. Именно на зависимый таксис обращал внимание Р. Якобсон; собственно, с деепричастных форм началась история изучения таксиса. В целом зависимый таксис описан более подробно. Трактовка независимого таксиса более противоречива.
Парадигмы морфологических единиц адвербиального содержания, представленные в нивхском и хопи языках, дали основание Л. Блумфилду, Б. Ли Уорфу и Р.О. Якобсону эксплицировать грамматическую категорию, объединяющую семантические признаки, не подвергавшиеся прежде целостному осмыслению. Они выделили взаимосвязи собственно хронологических отношений между действиями в полипредикативном высказывании и отношений обусловленности как разновидностями семантики одной категории. Специальные морфологические единицы этих языков, выражающие значения одновременности, предшествования, уступительности и т.п. по отношению к независимому предикату, Р.О. Якобсон интерпретировал как деепричастия. В русском языке он также выделил зависимый таксис, выраженный деепричастиями, да и в целом считал деепричастие типичной формой выражения зависимого таксиса [Ханбалаева, 2011].
Деепричастие традиционно определяется как глагольная форма, которая синтаксически зависит от другой глагольной формы. Оно выступает в обстоятельственных функциях и не способно выступать в качестве единственного сказуемого простого предложения. Помимо обычных деепричастий в некоторых языках выявляют формы так называемого «совмещенного деепричастия». Такой дефиницией обозначают единицы, которые, кроме собственно деепричастных, выполняют также функции причастия, инфинитива или герундия.
В конструкциях зависимого таксиса можно выделить два типа сопутствующего действия, выраженного деепричастием:
1) характеризующий – так называемая вторичная предикация или сопутствующее действие, одновременно заключающее в себе качественную характеристику главного действия. Прыгая через ступеньки, он поспешил к залу – где прыгая через ступеньки является характеристикой, дополняющей основное действие.
2) нехарактеризующий – вторичная предикация, которая передаёт последовательность фактов. Торопливо сев на лошадь, я пустился догонять отряд [см. Бондарко 1984: 87-88].
В работе В.П. Недялкова и Т.А. Отаиной “Типологические и сопоставительные аспекты анализа зависимого таксиса (на материале нивхского языка в сопоставлении с русским)” — одном из редких исследований, где таксис в деепричастном языке специально описывается именно как самостоятельная морфологическая категория [ТФГ 2001: 296-319].
В.П. Недялков и Т.А. Отаина предлагают определение степени “таксисности” языка как один из возможных параметров типологизации языков по средствам выражения в них семантики таксиса. При этом под степенью таксисности имеется в виду степень “деепричастности”. Для этого необходимо учитывать удельный вес и роль форм зависимого таксиса в системе грамматических категорий и в построении текста. Здесь имеются в виду формы типа русских и нивхских деепричастий. Обозначение таксисных форм разных языков одним и тем же термином деепричастие, на наш взгляд, нивелирует различия разных типов морфологических форм таксиса. Между тем единицы, выступающие в таксисных функциях, описываются во всех языках именно под термином деепричастие. При этом ни в одном деепричастном языке категория зависимого таксиса не описана специально с точки зрения выражения значений одновременности, предшествования, следования и т.д., несмотря на то, что имеется немало статей и монографий, посвящённых исследованию деепричастий в отдельных языках, а также соответствующих разделов в грамматиках [cм. Ханбалаева, 2011].
Значительный интерес представляют данные узбекского, татарского и других тюркских языков. В них имеется иной тип таксисных конвербов, нежели в нивхском и других языках, где специализированные формы зависимого таксиса определяются как деепричастия. Но эти данные практически не используются, и прежде всего потому, что категория таксиса остается пока “иностранной” для описаний тюркских языков, хотя их также относят к деепричастным языкам.
При специальном описании этой категории в отдельных языках, как представляется, важно учесть тот факт, что таксисные единицы разных языков, обозначаемые термином деепричастие, часто не укладываются в традиционные представления о деепричастии. Кроме того, в функциях зависимого таксиса выступают не только деепричастия, поэтому такие единицы мы обозначаем более нейтральным термином конверб, заимствовав его из исследований В.П. Недялкова [1999: 14-16] и С.Н. Ханбалаева [2011: 12]. Термин конверб может объединить зависимые предикаты разной грамматической природы, выполняющие обстоятельственные функции.
По определению же самого В.П. Недялкова [см. там же] этот термин используется для обозначения нефинитных глагольных форм, выступающих в роли обстоятельств и не способных быть единственной глагольной формой неэллиптического предложения. Такие единицы могут быть как адвербиальной, так и адъективной или субстантивной семантики.
По осмыслению М.В. Мишаева конверб (-таксисный-)—является синтетическим средством выражения таксисных отношений, т.к. глагольная форма передает все семантические характеристики протекания действия относительно другого обозначенного финитной глагольной формой [Мишаева, 2007].
Наблюдения над морфологическими единицами адвербиального содержания тюркских языков (узбекского, татарского, каракалпакского и др.) показывают, что применение по отношению к ним термина деепричастие очень упрощает реальную картину. Таксисные формы в этих языках образуются как от нефинитных единиц, так и от финитных видо-временных форм.
Возможности русских деепричастий в выражении таксисных отношений ограничены. Одновременность и предшествование выражаются ими при помощи граммем НСВ и СВ категории вида. А.В. Бондарко рассматривает эти значения, выражаемые деепричастиями, как использование граммем морфологической категории вида в несобственных функциях [1971: 63]. Другие морфологические средства, специализированные на функции выражения таксисных отношений, в русском языке отсутствуют. Все разновидности таксисных отношений, выражаемые нефинитными таксисными конвербами в тюркских языках, в русском языке передаются конструкциями придаточных предложений. В основном на уровне синтаксиса выражаются таксисные отношения и в английском языке. Формы относительного времени английского языка, рассматриваемые как средство выражения таксисных отношений, выступают и в функциях независимого предиката, то есть они не являются морфологическими единицами, категориальным содержанием которых являются именно таксисные отношения. Морфологической категории таксиса нет и в английском языке. Тем не менее, современная теория и типология таксиса в большей степени опирается на материал русского, германских, романских языков, в которых морфологическая категория таксиса не представлена.
Р.О. Якобсона к широкой трактовке таксиса на материале нивхского языка подводила, на наш взгляд, разветвлённая парадигма деепричастий, однообразно выражающих различные таксисные отношения. В.П. Недялков и Т.А. Отаина в широкой трактовке таксиса также опираются на материал нивхского языка, где деепричастия, выражающие одновременность, предшествование и т.п., и деепричастия, выражающие значения обусловленности, явно представляют собой парадигму одной категории [Недялков, Отаина 2001: 296-319]. Аналогичную картину демонстрируют и системы таксисных конвербов многих тюркских языков.
По нашей трактовке единицы таксисного содержания, прежде описывавшиеся как деепричастия, союзные деепричастия и т.п., эксплицируются в виде парадигмы морфологической и функционально-семантической категории таксиса.
Тюркские языки (татарский, узбекский, тувинский и др.) принадлежат к языкам, различающим финитные (личные) и инфинитные (неличные) глагольные формы [см. Хасанова, 2007]. Как правило, позицию зависимой формы занимают неличные глагольные формы – деепричастия, причастия, имена действия, опорной формой чаще является финитный глагол, хотя в позиции опорной формы могут использоваться и инфинитные формы (в случае, если речь идет о соотношении более двух форм), а в позиции зависимой – финитные (при независимом таксисе).
В английском языке нет специализированных таксисных конвербов. Нефинитными глагольными формами, обозначающими зависимое действие в английском языке, являются причастие 1-ое, причастие 2-ое, герундий и частично инфинитив. Таксисные конструкции английского языка, в которых зависимое действие выражено нефинитной глагольной формой, могут быть легко трансформированы в сложноподчиненные предложения. Т.е. таксисные отношения, передаваемые в английском языке придаточными частями сложноподчинённых предложений, в функциональном плане равнозначны соотнесённым с ними таксисным конвербам многих тюркских языков. Например, таксисные конвербы узбекского и татарского языков и придаточные предложения времени и обусловленности английского языка являются, как показывает проведенное сопоставление, языковыми формами, алломорфными относительно одинаковых для обоих языков единиц плана содержания [см. Мишаева, 2007: 11].
В заключение можно сказать, что дальнейшее развитие теории таксиса логичнее было бы связывать с языками, где таксис находит морфологическое выражение. Однако современная теория таксиса опирается преимущественно на материал языков, где собственно морфологическая категория таксиса отсутствует. Данные же языков типа тюркских, где такая категория имеется, оставались вне поля зрения при формировании теоретических представлений о такси
